«Дорогой Зозулечка!»[1]

Сегодня имя журналиста, писателя, художника Ефима Зозули широкой публике ничего не говорит, а жаль! Каждый, кто соприкоснётся с любым видом его творчества, поймёт, что оно интересно, познавательно, и захочется обращаться к нему вновь и вновь!

Хочу оговориться сразу, почему я взялся написать несколько страниц об этом журналисте, писателе, художнике, отступив от своего правила: писать только о тех, с кем был лично знаком, а более того — дружен и связан общей творческой работой.

Дело в том, что волей судеб я познакомился в Нью-Йорке с художником Леонидом Шошенским, а когда знакомство переросло в дружбу, узнал, что он внук Ефима Зозули, и в его доме хранится большая часть оставшегося архива деда. Так мне предоставилась возможность держать в руках книги, бумаги, письма, видеть картины поистине замечательного человека.

Именно Ефим Зозуля в 1923 году вместе с легендарным журналистом Михаилом Кольцовым основал популярный поныне журнал «Огонёк». Он был душой издания — составителем, автором, редактором, занимал в нём самые высокие должности, а чуть позднее организовал книжное приложение к журналу «Библиотека Огонька». Есть ещё люди, которые, возможно, помнят его корреспонденции, статьи, очерки 30-40 -х годов, в основном же, его творчество сегодня интересует только профессионалов.

Но я уверен, что попади в руки сегодняшнего читателя, даже неискушённого, сборничек рассказов из «огоньковской» серии – они, эти рассказы, конечно, запомнились бы и полюбились ему. Он был очень зорким и проницательным автором, писал и о вечных проблемах простого человека, и о самом насущном, злободневном, болезненном, — сегодня всё это так же волнует людей, и его работы пригодилась бы многим…

К сожалению, нынешний книжный рынок формируется не профессионалами-издателями, а людьми, очевидно, в большинстве малокультурными или алчными и беспринципными, рассматривающими и использующими книгу, как средство обогащения, — истинная литература их мало интересует, отсюда и засилье, буквально сель макулатурной прозы в безобразно крикливых обложках… но это предмет особого разговора.

Проза писателя Ефима Зозули ароматна и добра, я бы сказал — изобретательна, мускулиста и прозрачна, его фраза проста и доступна любому читателю, но при этом в ней нет нарочитой упрощённости, а потому, его творчество интересно людям различного социального и интеллектуального уровня…

Некоторые опусы писателя можно найти в Интернете. Наиболее доступна «бумажная» книга «Мы дома», изданная в 1962 году, а первая вышла в свет в 1918 в разгар Гражданской войны.

Перечислю для справки издания Ефима Зозули — возможно, кто-то заинтересуется и «откопает» их: Гибель главного города, 1918; Рассказы, т. I, 1923; Лимонада, 1925; Рассказы, 1925;  Рассказ об Аке и человечестве, 1925; Весенние рассказы, 1926; Встречи, 1927 (с предисловием А. Луначарского); Из Москвы на Корсику и обратно, 1928; Собрание новелл, 1930; Моя Москва, 1936; Я дома, 1962. Было ещё и собрание сочинений в 4-х томах (вышло только три) 1924-29гг.

Я держу в руках многие из этих книжек и удивительно, как с их помощью явственно ощущается то далёкое время, как немного надо, чтобы почувствовать его, и как много надо, чтобы глубже понять и разобраться «как это было»!

Когда это эссе-размышлизм было в работе мне позвонил Леонид Шошенский и сказал, что получил по электронной почте письмо из Одессы по поводу Ефима Зозули.

Вот оно почти целиком:

«Здравствуйте, уважаемый Леонид!

Представлюсь: Евгений Голубовский, вице-президент Всемирного клуба одесситов, журналист, библиофил.

В связи со 120-летием со дня рождения Ефима Давидовича Зозули я в серии книг «Одесская библиотека» составил том рассказов Вашего деда — сатирических, гротескных, притчевых, написанных в первое десятилетие после революции, присовокупив к ним роман «Мастерская человеков».

Нам казалось, что возрождение интереса к Зозуле должно начаться с Одессы, где в 1911 году он начал литературную деятельность как юморист в журнале «Одесский крокодил».

Уже вышли рецензии на книгу в одесской прессе

Высылаю Вам свое предисловие к книге. Саму книгу, если Вас это интересует, Вы можете заказать во Всемирном клубе одесситов.»

Обнародование любого опуса Ефима Зозули — радостно и символично, ибо творчество его объёмно и во многом совсем не устарело, т.е. даёт возможность знакомиться с годами становления страшной диктатуры, понять «как это было» и «почему стало возможным». А может быть, послужит уроком новым поколениям? Всё же хочется верить, что если на ошибках и не учатся, как показывает история, то прошлое своим непритягательным видом отвратит от желания вернуть его так или иначе в нашу жизнь… К сожалению, тираж вышедшей книги «Мастерская человеков» всего 300 экземпляров, и таким образом она сразу же стала библиографической редкостью…

Конечно, даже краткий рассказ о жизни Ефима Давидовича Зозули, о том, что он писал, занял бы очень много места… он, один из заметных людей, писателей, деятелей  тех трагических и легендарных лет, был знаком, тесно общался, дружил со многими видными талантливыми современниками, все они оставили заметный след в истории страны… и чаще всего погибли трагически от произвола режима, которому беззаветно и праведно служили. Этот феномен еще объяснят историки и психологи… может быть, ответят, что вело их? Если они понимали, на чью мельницу льют воду, почему, по крайней мере, не могли отойти в тень, пожертвовать своим талантом ради того, чтобы не пропагандировать власть, не обогащать её духовно и не идти на компромиссы с совестью, не вводить в заблуждение людей, которые им доверяли… Ведь даже такое пассивное сопротивление насилию и беззаконию было бы честнее! Или они верили, что своей работой могут как-то смягчить, демпфировать давление диктатуры? Поговорить бы об этом с людьми того времени… но увы, знаю не по рассказам, и это было так же у моих сверстников и однокашников: родители не хотели говорить о прошлом ни в то время, когда ещё жив был Вождь народов — боялись, очевидно, что мы ещё далёкие до юношеского возраста, но задающие острые каверзные «детские» вопросы, можем потом невольно проболтаться где-то, обнародовать их ответы, а это было смертельно опасно, но и потом, когда наступили оттепельные хрущёвские и более поздние времена — они не делились своими воспоминаниями. Даже отцы, прошедшие войну, не хотели говорить о ней…

Смею предположить, что есть и более глубокая причина нежели просто забвение, почему книги Зозули сегодня библиографическая редкость, почему издатели не решаются переиздавать их. Удивительная прозорливость писателя позволила ему, ещё совсем молодому человеку, в 1919 году увидеть, к чему может привести пришедшая к власти диктатура, написать и издать страшный, как казалось фантастический, а на самом деле вышло — вполне реалистичный «Рассказ об Аке и человечестве».

Суть его такова: в некоем городе создаётся «Комиссия высшей решимости», состоящая из трёх человек, председателем её избирается Ак. По городу развесили плакаты:

«Всем без исключения.
Проверка прав на жизнь жителей города производится порайонно, специальными комиссиями в составе трех членов Коллегии Высшей Решимости. Медицинское и духовное исследования происходят там же. Жители, признанные н е н у ж н ы м и для жизни, — обязуются уйти из нее в течение двадцати четырех часов. В течение этого срока разрешается апеллировать. Апелляции в письменной форме передаются Президиуму Коллегии Высшей Решимости. Ответ следует не позже, чем через три часа. Над ненужными людьми, не могущими по слабости воли или вследствие любви к жизни уйти из нее, приговор Коллегии Высшей Решимости приводят в исполнение их друзья, соседи или специальные вооруженные отряды.»

Не буду пересказывать текст рассказа, но страшная правда его в том, что никто не возражал!»

«Никто не возражал. Во-первых, потому, что возражать Аку было бесполезно. Во-вторых, потому, что возражать ему не смели. Но все чувствовали, что назревает новое решение, и почти все были недовольны: налаженное дело, ясное и определенное, очевидно, придется менять на другое. И на какое?
Что еще выдумает этот выживший из ума человек, у которого была над городом такая неслыханная власть?»

«Вокруг Ака и Коллегии Высшей Решимости образовалась толпа служащих-специалистов. Это были доктора, психологи, наблюдатели и писатели. Все они необычайно быстро работали. Бывали случаи, когда в какой-нибудь час несколько специалистов отправляли на тот свет добрую сотню людей. И в Серый Шкаф летела сотня характеристик, в которых четкость выражений соперничала с беспредельной самоуверенностью их авторов.»

Всё кончилось в рассказе хорошо, но до этого конца… Ак вдруг исчез! Его нашли:

«Ак сидел в Шкафу на могильных бумагах убитых людей и с небывалым, даже для него, напряжением думал.

— Что вы тут делаете? — спросили Ака.
— Вы видите, я думаю, — устало ответил Ак.
— Но почему же в Шкафу?
— Это самое подходящее место. Я думаю о людях, а думать о людях плодотворно можно непосредственно на актах их уничтожения. Только сидя на документах уничтожения человека, можно изучать его чрезвычайно странную жизнь.»

Вам не страшно, дорогой читатель? Вам это ничего не напоминает?

Автору в 1919 году, когда написан и напечатан рассказ — 28 лет. Как он прожил оставшиеся годы до своей кончины на фронте в 1941 году? Как удалось ему избежать репрессий, которые он предсказал, о чём он думал и писал? Как не пострадал даже за один этот рассказ! И разве сегодня не актуальны приведенные выше цитаты? А всё остальное, что написал провидец Ефим Зозуля?

Давайте воспользуемся любезно предоставленной художником Леонидом Шошенским, внуком писателя, возможностью познакомиться с некоторыми малоизвестными или вовсе неизвестными прежде широкой публике материалами, связанными с жизнью писателя и художника Ефима Давидовича Зозули.

Прежде чем погрузиться в атмосферу далёких 20 — 40-х годов прошлого века (подумайте, как звучит!) необходимо сделать одно отступление.

Надо поклониться в благодарности семье писателя – его вдове, дочери, внуку за мужество, верность и благородство. Представьте себе, что значило хранить письма репрессированного друга (например, Михаила Кольцова) – как тогда квалифицировали «врага народа» или «шпиона», — за одно это можно было угодить в те места, откуда мало кто вернулся. Более беспощадного по отношению к своим гражданам режима, очевидно, никогда не было на земле… А каково сберечь все эти бесценные материалы, не растерять, не променять на сиюминутные блага или даже буханку хлеба, сохранить и бережно перевезти через океан…

Леонид Шошенский говорит, что ещё не всё собрано в одном месте, у него в руках… но я не расспрашиваю его, где остальное и какая возможность и надежда объединить весь архив, ибо, не исключаю, что обнародование таких сведений затруднит процесс собирания.

Вот они эти жёлтые от времени и сильно ветхие листки бумаги, фотографии далеких двадцатых, тридцатых, сороковых… Зозуля с Горьким, Михаилом Кольцовым, Корнеем Чуковским… а вот и «дядя Илюша Френкель» и «дядя Боря Заходер»… вот, авторские сборники стихов, сборники рассказов и очерков — все они с автографами авторов, все автографы с благодарностью, ибо Ефим Давидович Зозуля многие из этих книг сам продвигал и редактировал. Тоненькие книжечки «Библиотечки «Огонька», который Ефим Зозуля вместе с Михаилом Кольцовым организовал в 1923 году. Конечно, и эти все с автографами Михаил Светлов, Ярослав Смеляков, Алексей Сурков, Вера Инбер, Александ Безыменский, Александр Жаров, Григорий Рыкдин, Александр Твардовский… А вот старые жёлтые от времени его «Огоньковские» и «Правдинские» удостоверения, рукописная «Автобиография», деловые бумаги, записные книжки, письма… вот…  рука Михаила Кольцова, его почерк… – «Где-то здесь и письма Горького деду, — говорит Леонид… — жена, наверное, отложила, куда-то спрятала… реликвии». – И я понимаю, что стою перед сокровищами, кладом… что история приоткрыла дверь и позволяет заглянуть в прошлое…

Жизнь его, конечно, повод и материал для написания романа, эпопеи — ведь он частичка эпохи, о которой никогда не перестанут говорить, спорить и думать.

 Это легко подтвердить, прочитав, что писал сам о себе, (как можно с большой уверенностью предположить) в самом начале 20-х годов молодой человек Ефим Зозуля.

«Автобиография:

Родился в Москве в 1891 году. Вскоре после рождения был увезен в Лодзь, где прожил десять лет. В 1901 г. умер отец, — мелкий торговый слу­жащий, — семья распалась. Мальчиком переехал в Одессу, где учился. 14 лет опять вернулся в Лодзь. Начался 1905 год, прошедший в Лодзи, крупном фабричном центре, весьма бурно. За знакомство с партийными людьми, по­сещение нелегальных собраний и т.п., посажен в тюрьму. Сидел три месяца в Сарадзе. Затем ещё два раза по два месяца – в Лодзи. В тюрьмах еще больше сошёлся с партийной публикой, но ни в одну из партий не вступал. Писал «для себя» статьи по вопросам искусства, изучал философию, увлекался Спинозой. Статьи по искусству претендовали на «научность», устанавливали «законы», приёмы и вообще изобиловали «формальным методом». О значе­нии союза «и» в рассказах Чехова были мною исписаны две тетради. Осо­бенно много труда, помню, было потрачено на «сложнейший» трактат о «Сказке о серебряном и наливном яблочке» – первом прочитанном мною и глубоко поразившем меня произведении словесного искусства.

К 17 годам статьи всё больше и больше стали окрашиваться революционными настроениями. Годы реакции, наступившие после 1905 года, угнетали меня, как личное горе. Я расстался с товарищами, поженившимися (я дружил почти всегда почему-то со значительно старшими) и начавшими то­нуть в лодзинской обывательщине. Решил покинуть Лодзь. Для того, чтобы не быть беспомощным на чужбине, задумал изучить «интернациональное» ремесло. Остановился на малярно-вывесочном, поступил учеником в мастер­скую и втянулся в работу. О двух годах, проведенных в мастерских, на лест­ницах, на витринах, на подвешенных на блоках досках под крышами и т.д. – вспоминаю всегда с хорошим чувством. Ремесло изучил преосновательно: умею и сейчас писать, красить, сколачивать и прикреплять вывески…

18 лет начал писать рассказы, которые писал и в детстве, а к 14 годам бросил, считая это занятие «несерьёзным». К концу 1911 года переезжаю в Одессу, где печатаю свои юношеские рассказы в газетах «Южная мысль» и «Одесские новости». Посылаю изредка рассказы и в петербургские еженедельники. В 1914 году, женившись, переезжаю в Петербург, где живу до 1918 года. Печатаюсь в «Новом Сатириконе», «Солнце России», ряде других журналов и газет. Одновременно работаю по выпуску журналов, издательской технике, составлению иллюстрированных журналов.  Это сложное ремесло всегда занимало и сейчас занимает меня так, как когда-то ремесло живописно-малярное… Очевидно, не изжить мне никогда прелести возни с рисунками, фотографиями, буквами, бумагой и краской. Не могу впрочем, <…………..> особенностью: всякий, кто подышал хоть немного воздухом типографии – нежной и суровой смесью краски, скипидара, свинца, пыли и масла – тот, обычно, так или иначе не расстанется с ним…

1919 год провожу в Киеве. Там тоже, как всегда, «совмещаю» писание рассказов с работой по журнальной технике. В августе 1919 г., перед наступлением Деникина, переезжаю в Москву, в которой живу посейчас.

Ефим Зозуля»

Под этим документом нет даты. Неизвестно, для чего он предназначался… очевидно, требовался при «трудоустройстве»…

Зато совершенно ясно, что написан он с несвойственной для канцелярских бумаг теплотой, и в нём предвестники — отголоски зозулевского писательского стиля. Может быть, при приёме его на работу в центральный печатный орган партии?.. в газету «Правда», как станет ясно из дальнейшего…

Молодой человек оказался востребованным сначала, как журналист – вот свидетельство: «Удостоверение № 713 — Сим удостоверяется, что предъявитель сего тов. Ефим Давидович Зозуля состоит сотрудником газеты «Правда» в качестве зав.худ.частью «Прожектора». Редакция просит все учреждения оказывать ему всяческое содействие в исполнении возложенных на него обязанностей. Секретарь редакции М.И.Ульянова» Выдано удостоверение 1 марта 1925 годя и трижды продлено (по полгода) до 1июля 1926 года. И четырежды на этом удостоверении стоит подпись М.И. Ульяновой – сестры вождя мирового пролетариата, В.И.Ленина

А вот и ещё один документ, чудом уцелевший в стольких переездах … Российским союзом работников просвещения, Московским Губотделом выдан Профсоюзный членский билет №35859, секцией «печати»…. «газета «Правда»… зав художественной частью «Прожектор», (выданное) «января 30 дня 1923 года»…  на имя Ефима Давидовича Зозули.

Автобиография – документ для нас по-своему замечательный ещё и тем, что он сегодня даёт нам объяснение, откуда и почему у писателя Зозули такая профессиональная кисть…можно посмотреть фотографии нескольких его картин – крошечная часть некогда большого «запасника», хранившегося в семье…

«Все эти полотна с большим трудом удалось вывезти. Много раз различные музеи предлагали продать их в коллекции, но мы, семья, даже в крайних обстоятельствах никогда об этом не помышляли. Они, несомненно, представляют не только историческую ценность, как свидетели эпохи и представители направления конструктивизма – это прежде всего, в какой бы манере они ни были написаны, талантливые работы совершенно зрелого, профессионального мастера. К сожалению, столько полотен пропало, что трудно составить полное представление о художнике Ефиме Зозуле, но мне кажется, что он интересный художник… и не только мне, потому что он мой дед.»

Так считает известный профессиональный художник внук Ефима Зозули.

Смотрю на эти полотна и, конечно, хочу поделиться с читателем — описать? Описать картину невозможно, как же ещё? И вспоминаю свои же строки:

Оконная рама,

                     Как рама картины —

Природа палитры

                     Своей не таит, —

Видны и тончайшая

                     Нить паутины

И солнце,  прожегшее

                     Медью зенит.

 

Зачем рисовать,

                     Если всё здесь открыто:

И листик, и неба

                     Прозрачная гладь,

И в нём самолёта

                     Крутая орбита,

И каждый здесь может

                     Своё увидать!..

 

Затем вот, затем,

                     Что на холст переносят

Не солнце и небо,

                     Леса и ручьи,

А то, чего сердце

                     Безудержно просит,

А только лишь нервы

                     И чувства свои!…

Понимаю, что даже фотографии, даже при сегодняшней технике воспроизведения всё равно не могут дать такого впечатления, как встреча с картиной лицом к лицу, а потому лишь сожалею, что никак не могу поделиться с читателем…

Это только говорится, с лёгкой руки гениального писателя,  что «рукописи не горят»… совсем недавно именно так было утрачено огромной художественной ценности богатство — сгорело много холстов Ефима Зозули в загородном доме под Москвой, где они хранились без рам и даже подрамников, свёрнутые в рулон… как можно предположить ещё с тех времён, когда пряталось всё «лишнее», не предназначенное для глаз «всевидящего ока».

Тем более, ещё раз подчеркну, — мы должны быть благодарны внуку писателя – художнику Леониду Шошенскому, что он  бережно сохраняет имеющиеся у него работы деда… это ещё более ценно, потому что в одних руках, не разбросанные по разным адресам —  в одном месте они полнее представляют автора – это коллекция. Пусть небольшая. Теперь полотна в хороших рамах соседствуют на стенах квартиры-мастерской с работами внука и правнука.

Со многими видными людьми своего времени Ефим Давыдович вел переписку… тогда еще телефон не успел вытеснить эпистолярный архаичный и прекрасный способ общения.

Вот, например, его книга «Встречи» (сборник очерков).  Он писал о своих современниках, многих их, которых знал лично. В сборник вошли очерки: «В. И. Ленин», «Александр Блок», «Кнут Гамсун», «Илья Сац», «Чарли Чаплин», «С. Эйзенштейн».

Широкий диапазон! Захватывающе интересно и познавательно.

Его роман «Мастерская человеков», рассказы «Гибель», «Грамофон веков», «Студия любви к Человеку», «Каин и Авель» и многие другие не переиздавались так давно, что совершенно выпали из читательского поля!

Тем более тянет прикоснуться к никогда прежде не публиковавшемуся.

Вот письмо. Написано оно сразу двумя писателями, добрыми друзьями, как понятно из текста: Михаилом Кольцовым и Ефимом Зозулей.  К сожалению, оно не датировано… но судя по тексту опять же, написано в годы, когда жилось еще голодно. Адресат этого письма — жена Ефима Зозули Серафима Александровна. Всего один листочек, вполне хорошо сохранившийся – не часто, видно, его вынимали из укромного места… Начинает Михаил Кольцов:

«Дорогая Симочка!

Вам послана плитка шоколада, которую Вы, если ещё не получили, то получите. Примите этот более, чем убогий подарок, как дань искреннего уважения, любви и т.д…

А помимо этого, очень хотел бы увидеть Вас, Симочка и Ниночку, двоих моих диких, сумасшедших, но дорогих и родных существ.

Ваш всегда Мих. Кольцов

(и тут же, чуть ниже, другим почерком – рукой Ефима Зозули)

Дорогая девочка, ты, может быть, не поймёшь, почему ты и Ниночка дикие и сумасшедшие. Я тоже не понимаю, но вижу (а это самое главное), что это – от любви, с которой меня встретил Кольцов и которая перебросилась на тебя и Ниночку.

Приехал я, комнату пока получаю – пока ничего. Как дальше будет – не знаю. Сообщу. Целую тебя и очень люблю. Целуй Ниночку. Кланяйся Вольфам.

(далее (ниже) опять рукой Кольцова)

За шоколадом иди к Орешникову. Благо, я показал тебе, где его найти. Привет Боре.

Ещё раз целую Мих. Кольцов

(и наконец, (в конце листка) приписка Ефима Зозули)

Если еще раз пошлет шоколад – то разрешаю целовать.

Ефим Зозуля.»

Через столько десятилетий чувствуется в этих строках такая теплота и внимание – целый мир возникает, возрождается… эпоха, когда человеческая жизнь стоила так мало, и можно было подарить плитку шоколада, чтобы выразить чувства…

Как общеизвестно (извините за ликбез), Михаил Кольцов очень скоро занял ведущие позиции в советской журналистике, был любим не только вождями пролетариата, но и читателями. Его перу верили, его статьи цитировались, а книги передавались друг другу. К сожалению, судьба этого человека так же трагична, как и миллионов его соотечественников – современников. Сталинский режим расправился с ним вскоре после возвращения его из Испании. После его ареста в 1937 году Ефим Зозуля ушёл из «Правды», книги его не издавались, и печатался он мало даже в периодике…

И опять мысль возвращается к феномену: почему узурпаторы власти рубили не то, что сук, но само дерево, на котором так безбедно почивали? Почему же?

Подумайте, вот ведь какой феномен – почти все большевистские лидеры были людьми малообразованными, малокультурными, не интеллигентными и в силу этого (особенно своей неинтеллигентности) не терпели ничьего отличного от их собственного мнения, не терпели никого, кто был выше их по интеллекту, образованию, пониманию исторического и жизненного процессов, кто был талантливее их, и по-настоящему ближе людям. Категорически не хочу употреблять слово народ, потому что оно неистребимо несёт на себе форму их понимания этого слова.

На этой благодатной почве давал плоды «наполеоновский комплекс», который был присущ почти без исключения всем малорослым властолюбцам – они становились человеконенавистниками, заболевали психически и уже не могли (да и не хотели) противостоять своей болезненной жажде власти, возведенной в норму. Какие же контрдоводы они применяли в споре? Один: Силу власти. Неубедительно – зато очень действенно! Их девиз был: «Нет человека – нет проблемы»!

По-моему, в их стане (или стае?) ничего не изменилось.

И вот этот человек, Михаил Кольцов, журналист, «правдист» послан в Испанию, когда там началась гражданская война, чтобы освещать события и в тылу, и на фронте. Он и в окопах на передовой (как, заметим, в первую мировую — Эрнст Хемингуэй), и в дипломатических кругах, куда допущен не только потому, что известен, как журналист, но ещё представляет официальную газету большевиков. Но и в тех полевых условиях, под бомбёжкой, на краю, где не до нежности, где нет времени поесть, побриться и выспаться, он не забывает своего друга и пишет ему, потому что его душа, сердце нуждаются в таком собеседнике…

 Вот ещё одно из свидетельств.  На сложенном вчетверо желтом от времени листочке бумаги выцветшими чернилами, но очень чётким почерком письмо Михаила Кольцова. Оно датировано 14 августа 1937 года и пришло в Москву из Мадрида… совершенно очевидно, с оказией (такие письма не доверяют вездесущей цензуре), не по почте… мне думается, оно не требует никаких комментариев, кроме одного замечания: ранее, как и предыдущее, никогда не публиковалось.

«Мадрид, 14/yш 37

Дорогой Зозулечка!

Еще раз большое, большое Вам спасибо за Ваши письма. Я читаю их с большим интересом и даже перечитываю.

Вы на 120% правы в своих замечаниях о необходимости писать непрерывно. (подчёркнуто Е.Зозулей) Если я этого не делаю, то только по независящим от меня причинам. (сохранена орфография оригинала М.С.) Во-первых, у меня много работы и не-корреспондентской. Во-вторых, работа над очерками и подвалами, которые я в этот период считаю тоже важными, всегда отрывает целые куски времени (разъезды, беседы на фронте, в частях и прочее, что считаю обязательным для этого рода вещей, вне зависимости оттого, заметил или не заметил читатель эти старания автора быть следующим), и это, конечно, отражается на текущих телеграммах.

Наконец, третье: в момент затишья или операций на участках, где я лично отсутствую – не хочется барабанить мелкие телеграммы, сделанные по газетам и дублирующие ТАСС.

Да и события, происходящие под носом, тоже стали заурядны для нас самих – что же говорить о читателе! Например, бесконечные бомбардировки Мадрида – стоит ли опять и опять повторять о них? Пусть это делает военная сводка.

Моя книга! Беда: никак не доберусь до книги. Такая уж моя незавидная судьба. К тому же, мне кажется, придётся вне очереди написать небольшую книжку – ответ Андре Жаку. (Об этом пока не надо разглашать!)  А потом уже браться за большую книгу. То ли дело Эренбург. Уже сидит под Парижем на даче и рубает испанский роман.

А Вы как, Зозулечка? Что Вы пишите? Пишется ли? Почему не ездите? Почему бы Вам (что я уже предлагал Вам) – не поехать в какое-нибудь место, не написать небольшую книжку или повесть. Об этом месте? Это не только имело бы успех само по себе, но и Вас самого подтолкнуло бы на дальнейшие затеи.

О Китае мы здесь тоже много читаем и думаем. И немного ревнуем ваше всех там внимание к Китаю. Но, конечно, абсолютно правильное.

Как Сима, Ниночка?[2] Часто очень скучаю по Москве. Скучать более сильно препятствует то обстоятельство, что здесь в обстановке – много московского и мысли – тоже московские.

Обнимаю Вас, Зозулечка

Ваш Мих. Кольцов»

В биографиях людей того поколения война стала привычной, с детства – сначала Японская, потом Первая мировая… и далее, далее…

Хочется помолчать и задуматься. И перечитать снова…

Не будем выстраивать материалы, искать связь и прибегать к журналистским уловкам – они здесь ни к чему. Суть: из одной войны мы попадаем в другую… да так оно и было… совсем через небольшой отрезок времени, но этот отрезок 1937 – 1941 годы… конечно, я знаю о тех годах только понаслышке в силу своего возраста и в силу того, что именно в буквальном смысле много слышал от людей, живших тогда… в частности, от Анатолия Марковича Гуревича, интербригадовца и разведчика. Случайные обстоятельства свели меня с Анатолием Марковичем в начале 60-х годов в Ленинграде уже после всех его отсидок, реабилитаций… я знаю о тех годах от испанского поэта, с которым был хорошо знаком, и стихи которого переводил, — Хулио Матеу…от матери и друзей моего друга известного испанского дирижёра Хоссе Фелиппе… не будем отвлекаться – факт – именно: понаслышке… то есть от непосредственных свидетелей, участников (которых, следует заметить, не так-то легко было разговорить!) — и вот после всех напрасных утрат, несправедливостей (и тогда не многие верили в «шпиономанию» свихнувшегося на этом Вождя), после стольких горьких разочарований, когда грянула Вторая мировая, когда она перешла границу Советского Союза и стала Великой Отечественной – они ушли на фронт — защищать коммунистическую идею, в которую верили, свою Родину, свою семью…

Ефим Давидович Зозуля в первых рядах и с первых дней.

Теперь я держу в руках несколько листочков тоже пожелтевших, оборванных по краям. Вероятно, они из блокнота, или это «обрезки», т.е. край бумаги, остающийся после печатания газетных полос, если рулон нестандартного размера. Поскольку эти строки относятся к самому началу войны, вполне возможно, что фронтовой корреспондент писатель Ефим Зозуля набросал их, как говорится, в полевых условиях, близко к передовой и на том, что попало под руку – диктовать или писать на машинке не было возможности и времени, всё шло «с колёс» прямо в номер… судя по этому номеру, упоминаемому в статье,  можно предположить, что писалось это поздней осенью или в начале зимы 1941 года перед началом наступления Красной Армии под Москвой…

«Газетные строки.

Любопытные немцы.

В нашей газете «На врага», в № 196 читаем:

«Берлинский корреспондент газеты «Ирвинг Стандарт» передаёт, что, согласно сообщению берлинского корреспондента «Трибюн де Женев», частые воздушные тревоги начинают действовать на нервы берлинцев, которые спрашивают, что это за бомбардировщики, откуда они прилетают и означает ли их появление начало нового этапа войны». (ТАСС)

Если люди очень любознательные – спрашивают, то простая вежливость обязывает ответить им. Из достоверных источников можем сообщить, что эти самые бомбардировщики, которые беспокоят берлинцев, советские бомбардировщики и прилетают они, откуда следует, и – скажем прямо[3] — на нервы берлинцам будут действовать ещё долго. Что же касается вопроса – означает ли их появление новый этап войны – то мы можем разъяснить особо любопытным, что нового этапа войны это не означает. Это всё тот же этап, начатый кровавым Гитлером и его шайкой и за который ему же придётся полностью расплачиваться – причём не по старой расценке – зуб за зуб, а по новой: за зуб – челюсть.

Вопрос о покое.

На пресс-конференции иностранных корреспондентов опубликована часть письма немецкого солдата Ганса Штафса. Он пишет о наших партизанах: «Здесь можно познакомиться с ужасами войны. мы ведём тяжёлую борьбу с партизанами. Они обстреливают нас каждый день. Мы не имеем покоя.»

Что верно, то верно. Красная армия и красные партизаны покоя немцам не дают. В этом смысле покой для них явно дефицитный товар. Но мы знаем место и не скрываем это – где фашисты обретут столь необходимый им покой: в могиле.

С полной нагрузкой.

В «Красной звезде» от 19 августа находим интересную заметку о том, как лётчик-истребитель младший лейтенант Ковалёв на подступах к Москве сбил фашистского стервятника:

«Несколькими пулемётными очередями тов. Ковалёв пробил у фашистского самолёта моторы и баки с бензином. Объятый пламенем бомбардировщик с полной бомбовой нагрузкой рухнул на землю и взорвался».

Вот это прекрасно сделал тов. Ковалев! Так делают и многие другие наши летчики. Зачем стервятнику расставаться с бомбами, предназначенными для убийства детей, стариков и женщин. Пускай летит вниз с полной бомбовой нагрузкой и на своей собственной стервячьей шкуре испытывает действие взрывов, которыми фашисты так бахвалятся.

Сопротивление разбойникам.

Норвежский народ начал сопротивляться германским оккупантам. Норвежское правительство, находящееся в Лондоне, обратилось с воззванием к норвежскому народу не выступать на стороне Германии против СССР. «Тот, кто выступит – говорится в воззвании, будет действовать против истинных интересов Норвегии».

Германский комиссар Тербовен арестовывает общественных деятелей, снижает рабочим зарплату, берёт заложников и т.д. что нового могут придумать фашисты? Рабочие возмущаются и бастуют. В ответ на это Тербовен заявил, что «начальник гестапо сумеет прекратить забастовки и волнения.»

Конечно, сумеет. Кому ума недоставало расстреливать безоружных людей. Но вот вопрос: с каждым днём во всех странах, оккупированных германским фашизмом, ширится сопротивление: хватит-ли пуль и снарядов? Ведь сами немцы жалуются, что и на фронте их не хватает.

Борьба за жилплощадь.

У немцев бесконечные хлопоты: нехватает госпиталей. Ими давно полон Берлин и все германские большие и небольшие города. В «Известиях» от 17 августа читаем, что ими переполнены не только Варшава, Краков, но и многие другие города Польши. Во множестве городов конфисковываются  тысячи и тысячи частных квартир для размещения раненых. Оголтело бросаясь на новые города – независмо от их стратегтического значения, — теряя сотни тысяч солдат, немцы обнадеживают уцелевших:

— Идите вперед! Что-что, а жилплощадь для раненых будет!

 Люди, чуждые ненависти.

Немецкий писатель-коммунист Вилли Бредель делает в «Правде» обзор фашистской «художественной» литературы. Фашистский писатель арнольд Броннен дает в своем романе «СС» следующий портрет гитлеровца:

«Вообще Иогану Шраму была чужда ненависть.»

Но поляков и итальянцев он все же не очень любил. Вот точная выписка, как этот чуждый ненависти, «добрый» гитлеровец расправлялся с поляками.

«С первым поляком он столкнулся возле Малого Болота. Увидев Шрама, поляк бросился бежать. Гневное рычание Шрама заставило его остановиться. Шрам внимательно в него всматривался, ожидая, что поляк будет защищаться. Обнаружив, что поляк продолжает дрожать от страха, Шрам раскроил ему прикладом череп.

Он сразу почувствовал себя лучше, настроение поднялось. Двух поляков он убил, разорвав их на части. Третьего он заколол штыком. Десять поляков пытались бежать, но он их убил, одного за другим, ударами приклада. Особенно увесистые удары он нанес десятому поляку, после чего немного передохнул. Ему стало легче.»

Так выглядит гитлеровец в описании гитлеровского-же писателя. Причем описывается фашист, «чуждый ненависти».

Интересно, как бы себя держал фашистский садист – убийца, если б он не был бы чужд ненависти?»

Здесь комментарии не требуются… жаль только, что ассоциации так и рвутся в душу – больно это читать чрезвычайно… и горько за то, что пережила земля и снова переживает… впечатление такое, что это непрерывно происходит то на одной, то на другой территории, люди?!.

Архив, которым располагает сегодня прямой потомок Ефима Зозули достаточно велик, и большую часть его составляют фотографии – их много, и на них много исторически интересных личностей окружают Ефима Зозулю – Алексей Максимович Горький, Илья Эренбург, Михаил Кольцов, Корней Чуковский… Всматриваюсь: у них какие-то другие лица — значительные, спокойные, несуетные, они уверено смотрят в объектив, может быть, потому что так открыто и прямо жили? И в какую эпоху!

Архив, конечно, требует систематизации, описания… я думаю, что эти находки так же бесценны, как «золото Шлимана», но, к сожалению, не так долговечны… и сколько ещё подобных реликвий перекочевало из России через океан, в другие страны? Много. Пока они лежат в укромных «сундуках» и портфелях, общественная ценность их равна нулю. Может быть, владельцы этих сокровищ захотят поделиться с людьми – приоткрыть ещё и ещё одну страничку нашего общего трагического прошлого, чтобы потомкам понятнее было, отчего столько людей  поднялось с любимых и дорогих мест, покинуло Родину, терпя горькую разлуку, безвозратные потери, душевные и физические муки и веря одной лишь Надежде и покровительству Бога.

Михаил Садовский

______

[1] Ефим Давидович Зозуля погиб на фронте в конце 1941 года. Это обращение к нему взято из письма Михаила Кольцова

[2] Сима – жена Ефима Зозули, Серафима Александровна Зозуля

Ниночка – дочь Ефима Зозули, Нина Ефимовна Зозуля

(всё в тексте подчёркнуто автором письма)

[3] Везде сохранены орфография и пунктуация оригинала (М.С.)