Открыл тяжелую дубовую дверь в храм искусства и сразу очутился в мире парадной атмосферы театральных мраморных лестниц, яркого света хрустальных люстр, уютных закутков, среди нарядно одетых и степенно фланирующих туда-сюда людей, читающих программы ожидаемого спектакля, а также обсуждающих за столиками кафе что-то увлеченно. Пришел для того, чтобы окунуться в эту дивную атмосферу.

Минута за минутой ожидания пробежали незаметно, и вот уже свет в зале погас, и шторы открылись.

На сцену выкатился артист на скутере (что современно) в роли конферансье и сразу лихо ввернул:

— «Собрались мы сегодня, чтобы этот вечер вы провели приятно, расслабились, улыбнулись, забыв обо всем на свете, хотя бы на миг, а завтра чтобы вспомнили – ведь был этот миг.  Развлечь хотим вас смехом, шутками, актуальными сюжетами, танцами, очаровать нарядами, музыкой, вечными темами зова жизни, а также разными ненавязчивыми игривыми рассуждениями, препинаниями и конкретными многоточиями

Уж как получится — не знаем, по той причине, что играем это действо первый раз, на то есть свыше нам указ. Мы постараемся для вас. И вот вам прелюдия».

На сцену выкатили желтый «банан» из пластика на колесах. Конферансье сел на этот «банан» и прокатился на нем верхом несколько кругов по сцене, остановился лицом к зрителям и стал говорить, прямо почти как – «это что за остановка, Бологое иль Поповка…?», про то, о чем будут сегодня играть артисты, если зрителям вдруг не все будет понятно.

А прозвучало все это примерно так: — «Вперед же и только вперед к вершинам разнополой (увы, сегодня на этом приходится делать акцент) любви, к равенству состояния до и после…, к гармоничному совершенствованию процесса управляемого полового тяготения, всегда. И тогда, когда как «банан» (конферансье похлопал по «банану», как по спине коня) на новые ворота, и когда свобода чувств, и желаний близка к состоянию натянутой струны, и когда есть предчувствие того, что мир вскоре наполнится качественно новым движением».

В прочтение последних слов удачно вклинился оркестр, шторы зашевелились волнообразно, сцена осветилась ярким желто-зеленым светом и действие начало развиваться. Вышло много мужчин и женщин в нарядах, они закружились в вальсе бала под прелестную музыку Штрауса.

Вальс еще немного покружил танцующих, музыка стала тише…, постепенно на сцене осталась одна красивая пара.  Молодой человек, кружась в танце восклицательными жестами, словами и взглядом доверительно сообщил даме о том, что какие чувства любви он испытывает, взлетая ментально в облака вместе с запахами ее тела и волос, что это чувство ходит следом, забирается в душу, стучит  пальчиками по столу, гладит по спине и что это и есть счастье — быть вместе с ней на этом балу и танцевать….. «Давай же продолжать кружиться и кружиться вместе» — произнес он. … «Давай» – ответила она с улыбкой и… пара закружилась быстрее и быстрее, и … вскоре исчезла из поля зрения за кулисы, как будто за горизонт. Свет в зале становился ярче и ярче. «Антракт» – объявил, не выходя из-за кулис голос конферансье. Все поспешили кто в буфет, кто в туалет (извините за натурализм), кто просто ноги размять.

Театр, антракт. Вот времена! Только что, в фойе, незнакомые женщины делали непристойные предложения. Я, конечно, сделал вид, что ничего не понял. А потом сказал, что побегать нужно друг за другом несколько лет, а потом уже думать про это. Правильно? Так нет же – они опять свое, опять и опять.

Ведь как было раньше? Раньше краснели, когда смущались, а сейчас смущаются, когда краснеют. Я им это рассказал, они рассмеялись и опять свое. Говорю, что занят, мол, очень, и что фотография любимой у меня в руках, что ее тепло у меня на губах, что ее смех у меня голове, а они не верят мне. Смеются. Ну и пусть смеются. Смех — это очень даже хорошо.

Действие второе быстро вернуло в тему спектакля.  У стойки бара ресторана несколько парней под звуки современной музыки выпивали рюмку за рюмкой, видимо текилы, потому что в какую–то специальную рюмку-стопку наливали немного текилы, потом слизывали подготовленную заранее щепотку соли, и в завершение опрокидывали стопочку одним махом, закусив все лимончиком.  Один из парней держал речь, уже заплетающимся языком, примерно так – «Парни, а ведь как хорошо потусить так как мы». Парни в ответ– «Эх, хорошо, эх, гуляем, эх, круто!».  «А знаете парни, почему я тут? Все это потому, что, эх, я и так, и этак, и стойку на голове, а ничего не меняется. Да, и ушами шевелю, и шутки придумываю (даже прищепку на нос), и брюки погладил, и пуговицу пришил, и дырку в носке заштопал, и подмел, и покрасил, и мебель новую, и в магазин сходил, и траву скосил, и …и…и.  И вот жду чуда, жду, что вот-вот что-то в моей жизни изменится и я, наконец-то, почувствую сам себя таким, каким хочу: свободным, модным, беззаботным, успешным. Жду, жду, а чудо то здесь – вот оно. Класс парни — гуляем», …Опрокидывает очередную рюмку текилы, от лимона уже морщится…  Рюмка за рюмкой, дым сигарет и сигар, шлифовка шампанским — и темы бесед становятся более привлекательными. Даже дурашливость и состояние выдавливаемого алкоголем восхищения не доводят до высокой степени недоумения, а чудесным образом приводят в атмосферу всеобщего веселья и иллюзорно-доверительного общения.

«Мужики!» – продолжил один из присутствующих. «А ведь хочется просто спокойного ритма жизни, без надрыва. Ну, не создан я быть тягучей лошадкой, а тяну и тяну лямку, настойчиво, с нечеловеческим упорством (ну, прямо как шерпы в горах Эвереста), пытаясь доказать себе и другим что-то.  Но это как раз в семье и не замечают, и не ценят. Да, так многие тянут и надрываются, однако некоторые умудряются не только в сани сесть, но еще и погонять. А умные люди говорят, что нужно ждать и все приходит. Сомневаетесь?  Секонд хенд, черноморские вафли с холодной водой?  Уж лучше водка с танцами в каком-нибудь кабаке. Утром тяжело, но хочется жить и тянуть лямку, утром лямка становится легче на какое-то время».

Вступает в беседу еще один — «Мечты, пустые философские бредни, а может и не пустые, ну, живут же так миллионы людей. А у других могут быть и другие занятия: прогулка на яхте, по набережной на велосипеде, шезлонг, шум волн, а вечером по проспекту в белых штанах, в шляпе с широкими полями, с тростью. Затем ресторан, опера, разговоры о собаках и фонтанах, о парках и архитектуре, белоснежные скатерти и хорошо сервированный стол, изысканная натуральная еда, роскошная мебель. Все это делалось людьми для людей, значит люди и должны этим наслаждаться.

Хочется создать в жизни атмосферу радости и красоты, достигнуть чувства легкого движения, не только для себя, а чтобы и рядом бегущим было бы от этого тоже хорошо, чтобы этой живительной силы хватило бы ВСЕМ для интересного, созидательного, благородного.

А знаете, что я Вам еще скажу?» — воскликнул он и обнял товарища одной рукой, а второй, свободной рукой поднял очередную рюмку высоко и выпил залпом – «Жизнь продолжается! И это так радостно и так прекрасно, потому что много хороших людей на белом свете, и мне это ясно, а сейчас стало еще яснее» – смеется пьяными глазами. «А вот как начну я все сначала, построю замок, (или что-то вроде того), на рассвете, пусть радуются все, и дети. Ладно, не хочется более говорить, да и нечего больше и сказать.».  И выпив еще немного для рывка, он декларирует, что пора и потанцевать, и «врезается» в ресторанную толпу… и как все, застревает в ней как в капкане — оп…, опа…, опа……, на фоне текилы, среди таинственно танцующих рядом шпилек в помаде, распыляющих щемящие душу нежности, шепотом… прямо в ухо. “И те же ласки, те же речи, Постылый трепет жадных уст, И примелькавшиеся плечи…” С.Есенин.

И все – вот и захлопнулась мышеловка,  и улыбки от любых шуток и поворотов закружили, и подняли ввысь его тело вместе с шелестом юбок  и унесли куда-то вслед за дуновениями волн парфюма и феромонов, окутавших голову и закрывших собой экран от проблем, выстроивших другой мир ощущений — мир чувств минутного взаимного притяжения, которое скорее всего никогда, не выльется ни во что, но в эти мгновения — это не имеет никакого значения.

Второй антракт пришел как-то неожиданно в виде дождя с неба (кто-то, видимо, из шланга, режиссерским пером рассеивающими струйками поливал сцену, согласно сценарию). И вернувшись из «полета», толпа охотно побрела гурьбой в сторону буфета, на чай-кофе с бутербродами-пирожными, чтобы подкрепиться перед последним раундом – очень важной части ритуального действа в театре и насколько комфортна и академична она зависит многое, даже очень многое.

Через какие-то мгновения третий звонок позвал на третье действие. И вскоре, только сцена была уже способна освещать тех, кто выступает, а опоздавшим пришлось на ощупь искать свое место. Нужно было спешить, а то как-то еще после первого акта какой-то мужик в темноте пробирался на свое место, оступился и упал у ног дамы, и до сих пор там. Ха! Протискиваясь мимо него, я спросил – «Нужна ли помощь, а то так можно и остаться подкаблучником (почему-то многие этого очень боятся)?».  А он ответил, что – «Сильному мужчине – это даже почетно» — и остался у ее ног. А я стал двигаться быстрее — ведь хотелось в комфорте узнать, чем же закончится представление.

На сцену вышли мужчина и женщина. Женщина стала «готовить» мужчину перед командировкой, или типа того, в виде инструкции. «Итак, мой друг = товарищ = сударь= мачо, поедешь в… или в другое место…. –  помни, что капканы давно уже расставлены. Как? А вот так. Помни, что они привлекают и тогда, когда язычком временами облизывают губы или расстегивают верхние пуговицы кофточек до…, или когда ладонями непроизвольно поглаживают бедра и коленки, или нетерпеливо скрещивают ноги попеременно в противоположные стороны, играя кружевными чулками со стрелками, с мгновениями неожиданно показавшегося белья со стразами… Ну? Понял? — …сделай вид, что все это неинтересно, даже если …интересно. Понял?

Ну, а если вертлявые дамы = секретарши = «коллеги» по фуршету или другие типажи в мини юбках фланируют, слегка покачивая бедрами, или если в клумбах тети  показательно пропалывают цветочки в позах неизвестных даже кама-сутре, или если модели наряжают присасывающие прически-укладки, пирсинг, накладные расписные ногти и ресницы, или если слышен «лежащий», искусно притягивающий голос, поющий,  как-бы случайно, песенку cо словами, типа «вижу ты из меня белым дымом кружишься.»… Ну? Понял? — …сделай вид, что все это неинтересно, даже если …интересно. Понял? Да?

Ну, а если же, они еще и играют не только блестящим кожаным тоненьким пояском на талии с побрякушкой, но и бюстом, устремленным к вниманию, то возможно …они…изменят и траекторию движения с ходьбы на полет, способствуя выбросу гормонов и появлению взгляда, вызывающего у искусительниц иногда обильный искусственный румянец – типа смущения, а реально — немой призыв. Понял?  — …сделай вид, что все это неинтересно, даже если …интересно. Понял? Да?

И пусть тогда уж лучше где-то очень-очень-очень далеко от тебя, кто-то услышит этот призыв и где-то там…, среди теплых морских прибрежных волн, пусть комплименты облизывают их как долгожданное солнце. А потом, в сауне, мулатки пусть льют им на плечи молоко, и пусть оно растекается, куда захочет, маленькими и большими струйками, вместе с чувством прохлады и мурашками по всему телу.

И только закончила звучать последняя фраза – сразу же из-за кулис, без лишней проволочки, вышли на сцену все участвовавшие артисты и дружно пропели вместе прощальную:

«А все так просто, горит свеча,

… Истина проще, чем сгоряча,

Выдумал я, но рассеялись тучи»

А. Катин

И в зал крикнули – «Поддержите нас, пейте вместе с нами (ха-ха, видимо – сами уже чуть-чуть). Ой, нет – пойте».

Ну уж, такие мы компанейские, на подъем легкие – и зал поддержал, и запел — «А все так просто… Солнце за горою…». И овации не заставили себя долго ждать, многие уходя мурлыкали себе под нос: «Чистая игра, солнце за горою…, Чистая игра, солнце за горою…, Чистая игра, солнце за горою…».

Александр Катин